меня тут на время поглотил новый фандом, и я вспоминаю об изначальной причине создания этого аккаунта: кидать сюда то, что на тот же фикбук запостить немного стыдно
ну, я уже запостила туда 2 (два) фичка по "Рудольфу" (так себе мюзикл, никому не рекомендую) (серьёзно), но вот абсолютно сам собой написался весьма глупый третий, и он такой глупый, что, дайри, пришло твоё время.
у-всех-деймоны-из-"тёмных-начал"!АУ, джен с упоминанием слеша
кошки-птички
Маленькая жёлтогрудая птичка вспархивает со стола, согнанная хищно прыгнувшей туда кошкой, и у Рудольфа на секунду замирает сердце. Синица летит к нему в руки и там пугливо прячется, пока кошка занимает своё место на столе и невинно оборачивает лапы коротким пышным хвостом.
Сердце бьётся вместе с трепещущим птичьим и сжимается до его размеров.
- Не бойтесь вы так, ваше высочество, она просто играет.
Тааффе тоже чуть присаживается на стол, и теперь они сидят там вместе, очень похожие. Оба холёные, довольные, с хищным прищуром. Его костюм отсвечивает её гладкой пепельной шерстью, их голубо-серые глаза вторят друг другу, и мордочки у обоих толстые, что у неё с тёмными полосами по бокам, что у него с квадратными щеками.
Рудольф прижимает к себе дрожащую синичку и сажает на плечо, чуть пригладив её пёрышки. В такие моменты он очень ярко помнит тот момент, когда понял, что она больше никогда ни во что не превратится. Что навсегда останется такой маленькой пичужкой. Он тогда представил, как отец разочаруется. Что это такое, подумает он, он таких даже на своей любимой охоте не стреляет. Вот какой-нибудь орёл - вот это было бы солидно, а это... красивая, да, но всё равно какая-то простенькая, совсем не императорская.
Такую даже кошка может сцапать.
От одной этой мысли Рудольфа бросает в пот, с которым он просыпался после абсурдных, страшных сновидений. Серая голубоглазая кошка держит его деймона в когтях, играет с отчаянно рвущейся птицей, отпускает и затем снова хватает, и выдирает маховые перья, оставляя беспомощно трепыхаться на земле, а то и вовсе перекусывает шею. Этот жуткий вид крыла, торчащего из окровавленной пасти, Рудольф не забудет никогда.
Как и то, что именно там была за кошка. Вот она, красавица, сидит на столе, шерсть блестит, ушки настороже, глядит на его птичку и, Рудольф готов поклясться, чуть не облизывается. Она крупная, тяжёлая, из диких, такую его отец мог бы добыть на охоте, если б вид подстреленной дикой кошки не отдавал совершенно ненужным ему символизмом. Нет, у него даже деймон, собака, большая, смирная и очень толковая, жаловала это кошачье отродье. Рудольф сам видел, как она давала ей вылизывать свою шерсть и как трогательно сворачивалась вокруг неё калачиком.
Он помнит, как отец виновато посмотрел на него, когда Рудольф случайно увидел, что он машинально, перебирая свои бесконечные бумаги, гладил эту проклятую кошку, лежащую у него на столе. Он тогда отдёрнул руку, но Рудольф всё равно уже всё понял, а Тааффе, стоящий рядом, перед тем как откланяться, ещё и бессовестно заглянул ему в глаза.
"Как нашему министру-президенту это больше нравится?" - сказал он тогда, после того, как дверь за Тааффе закрылась, - "Когда гладишь спинку или чешешь за ушком?"
Отец вздохнул, отвёл взгляд в стройные строчки бюрократической чепухи, и ответил так тихо, искренне, как будто сам этого стеснялся и этим тяготился: "Не будем об этом, Рудольф".
- Император скоро придёт, не беспокойтесь, - выводит его из задумчивости голос Тааффе.
- Мне больше интересно, что вы тут делаете, - огрызается Рудольф за испуганную птицу.
- Я министр-президент и к тому же министр внутренних дел, конечно, я...
- Конечно, - перебивает его Рудольф, - вы Kaiserminister. Как я мог забыть.
Тааффе держит паузу. Кошка льнёт к нему, и он задумчиво перебирает её шерсть. Синица не смеет упорхнуть, как обычно, полетать хотя бы по комнате, боится и остаётся на самом безопасном месте. Рудольфу почему-то стыдно за её страх, ну не съедят же её, её даже когтем тронуть не посмеют, но она всё равно боится меткого прыжка и этих острых белоснежных клыков.
- Мне нужен ваш совет, ваше высочество. - Понять, к чему клонит Тааффе, невозможно, но Рудольф уже знает, что ни к чему хорошему. - В одной низкопробной газете была опубликована одна не менее низкопробная карикатура...
Сердце Рудольфа снова предательски замирает. Он откуда-то уже знает, знает наперёд, про какую карикатуру говорит Тааффе. Рудольф подал эту идею Зепсу. Он её отверг, сказав, что газете после этого точно конец, но она понравилась другому более смелому редактору менее популярной газеты. Он посмеялся и намекнул, что подумает. Видимо, надумал.
- Что на карикатуре? - голос даже не дрожит, вот как Рудольф научился врать.
Тааффе это говорить неприятно, но он справляется: - Кошка держит в зубах мёртвого двуглавого орла.
- И всё?
Тааффе так хорошо изо всех сил притворяется, что его это не задело, что ему почти можно поверить. - Конечно, там ещё был какой-то стишок про то, что "попалась птичка..." и всё в этом духе.
Рудольф знает, какой будет следующая карикатура. Не в этой газете, так в другой, может, в листовках: обворожённая собака следует за кошкой, крутящей у неё перед носом своим хвостом.
- Почему же требуется мой совет? Не можете понять смысл?
И стишок вроде: "Пусть говорит, что кончится дракой / дружба такая, злая толпа. / Нет лучше дуэта, чем у кошки с собакой, / если собака немного глупа". Но это на скорую руку, конечно. Можно потом придумать что-то похлеще.
- Нашёлся редактор, нашёлся художник, - продолжает Тааффе, явно возвращаясь в задуманное им русло разговора, - Все нашлись, причём довольно легко. Но художник упорно утверждает, что это не его идея, хотя редактор сначала сказал, что его. Потом редактор передумал, и начал утверждать, что замысел принадлежит ему самому. Как вы думаете, ваше высочество, тут есть кто-то третий или следует ограничиться тем, что есть?
- Ситуация очевидная, вы это и без меня понимаете, - говорит Рудольф и чувствует, как маленькие коготки синицы, знающей, что он сейчас скажет, укоризненно сжимаются на его плече, - Редактор придумал карикатуру, сначала попытался обвинить художника, а потом всё-таки признался.
Тааффе растягивает лицо в улыбке. - Вы правы. Иногда я склонен искать потайное дно там, где его нет. - Кошка легко спрыгивает со стола, и он тоже встаёт, проходит пару шагов и останавливается, положив руку на спинку стула, на котором сидит Рудольф, в опасной близости к сидящей на плече синичке. Она тут же вспархивает, пугаясь, как кошки. - А задумка у карикатуры интересная. Вот только у стиха хромал ритм. Над этим ещё нужно поработать. - Он смотрит на Рудольфа, и тот не может устоять и бросает взгляд в ответ, неловкий такой, снизу-вверхный взгляд. На него смотрят два серо-голубых глаза с маленькими страшными зрачками. Сейчас поймает в свои железные когти, методично сломает крыло и будет играть, то позволяя попрыгать в жалких попытка сбежать, то пригвождая к земле тяжёлой лапой, пока не надоест. Покалеченный, лишённый полёта, он будет бесцельно биться в этих когтях, оставаясь в живых только для его развлечения. - Что ж, у редактора будет время отточить свои поэтические навыки. В тюрьме, куда он был посажен по абсолютно не имеющей отношения к карикатуре статье. Забавное совпадение. - Рудольф чувствует, как его сердце, как птицу в лапах, сжимает сосущее отвращение. - Ваше высочество, - низко кланяется Тааффе и уходит.
Рудольф по-глупому бьёт кулаком по подлокотнику. Тут даже не надо ломать крылья - они уже аккуратно подрезаны. Что ими хлопай, что ни хлопай - будешь прыгать по земле под зорким взглядом готовящейся к прыжку кошки.
Он смотрит на часы. Кажется, смысла ждать отца уже нет.
ну, я уже запостила туда 2 (два) фичка по "Рудольфу" (так себе мюзикл, никому не рекомендую) (серьёзно), но вот абсолютно сам собой написался весьма глупый третий, и он такой глупый, что, дайри, пришло твоё время.
у-всех-деймоны-из-"тёмных-начал"!АУ, джен с упоминанием слеша
кошки-птички
Маленькая жёлтогрудая птичка вспархивает со стола, согнанная хищно прыгнувшей туда кошкой, и у Рудольфа на секунду замирает сердце. Синица летит к нему в руки и там пугливо прячется, пока кошка занимает своё место на столе и невинно оборачивает лапы коротким пышным хвостом.
Сердце бьётся вместе с трепещущим птичьим и сжимается до его размеров.
- Не бойтесь вы так, ваше высочество, она просто играет.
Тааффе тоже чуть присаживается на стол, и теперь они сидят там вместе, очень похожие. Оба холёные, довольные, с хищным прищуром. Его костюм отсвечивает её гладкой пепельной шерстью, их голубо-серые глаза вторят друг другу, и мордочки у обоих толстые, что у неё с тёмными полосами по бокам, что у него с квадратными щеками.
Рудольф прижимает к себе дрожащую синичку и сажает на плечо, чуть пригладив её пёрышки. В такие моменты он очень ярко помнит тот момент, когда понял, что она больше никогда ни во что не превратится. Что навсегда останется такой маленькой пичужкой. Он тогда представил, как отец разочаруется. Что это такое, подумает он, он таких даже на своей любимой охоте не стреляет. Вот какой-нибудь орёл - вот это было бы солидно, а это... красивая, да, но всё равно какая-то простенькая, совсем не императорская.
Такую даже кошка может сцапать.
От одной этой мысли Рудольфа бросает в пот, с которым он просыпался после абсурдных, страшных сновидений. Серая голубоглазая кошка держит его деймона в когтях, играет с отчаянно рвущейся птицей, отпускает и затем снова хватает, и выдирает маховые перья, оставляя беспомощно трепыхаться на земле, а то и вовсе перекусывает шею. Этот жуткий вид крыла, торчащего из окровавленной пасти, Рудольф не забудет никогда.
Как и то, что именно там была за кошка. Вот она, красавица, сидит на столе, шерсть блестит, ушки настороже, глядит на его птичку и, Рудольф готов поклясться, чуть не облизывается. Она крупная, тяжёлая, из диких, такую его отец мог бы добыть на охоте, если б вид подстреленной дикой кошки не отдавал совершенно ненужным ему символизмом. Нет, у него даже деймон, собака, большая, смирная и очень толковая, жаловала это кошачье отродье. Рудольф сам видел, как она давала ей вылизывать свою шерсть и как трогательно сворачивалась вокруг неё калачиком.
Он помнит, как отец виновато посмотрел на него, когда Рудольф случайно увидел, что он машинально, перебирая свои бесконечные бумаги, гладил эту проклятую кошку, лежащую у него на столе. Он тогда отдёрнул руку, но Рудольф всё равно уже всё понял, а Тааффе, стоящий рядом, перед тем как откланяться, ещё и бессовестно заглянул ему в глаза.
"Как нашему министру-президенту это больше нравится?" - сказал он тогда, после того, как дверь за Тааффе закрылась, - "Когда гладишь спинку или чешешь за ушком?"
Отец вздохнул, отвёл взгляд в стройные строчки бюрократической чепухи, и ответил так тихо, искренне, как будто сам этого стеснялся и этим тяготился: "Не будем об этом, Рудольф".
- Император скоро придёт, не беспокойтесь, - выводит его из задумчивости голос Тааффе.
- Мне больше интересно, что вы тут делаете, - огрызается Рудольф за испуганную птицу.
- Я министр-президент и к тому же министр внутренних дел, конечно, я...
- Конечно, - перебивает его Рудольф, - вы Kaiserminister. Как я мог забыть.
Тааффе держит паузу. Кошка льнёт к нему, и он задумчиво перебирает её шерсть. Синица не смеет упорхнуть, как обычно, полетать хотя бы по комнате, боится и остаётся на самом безопасном месте. Рудольфу почему-то стыдно за её страх, ну не съедят же её, её даже когтем тронуть не посмеют, но она всё равно боится меткого прыжка и этих острых белоснежных клыков.
- Мне нужен ваш совет, ваше высочество. - Понять, к чему клонит Тааффе, невозможно, но Рудольф уже знает, что ни к чему хорошему. - В одной низкопробной газете была опубликована одна не менее низкопробная карикатура...
Сердце Рудольфа снова предательски замирает. Он откуда-то уже знает, знает наперёд, про какую карикатуру говорит Тааффе. Рудольф подал эту идею Зепсу. Он её отверг, сказав, что газете после этого точно конец, но она понравилась другому более смелому редактору менее популярной газеты. Он посмеялся и намекнул, что подумает. Видимо, надумал.
- Что на карикатуре? - голос даже не дрожит, вот как Рудольф научился врать.
Тааффе это говорить неприятно, но он справляется: - Кошка держит в зубах мёртвого двуглавого орла.
- И всё?
Тааффе так хорошо изо всех сил притворяется, что его это не задело, что ему почти можно поверить. - Конечно, там ещё был какой-то стишок про то, что "попалась птичка..." и всё в этом духе.
Рудольф знает, какой будет следующая карикатура. Не в этой газете, так в другой, может, в листовках: обворожённая собака следует за кошкой, крутящей у неё перед носом своим хвостом.
- Почему же требуется мой совет? Не можете понять смысл?
И стишок вроде: "Пусть говорит, что кончится дракой / дружба такая, злая толпа. / Нет лучше дуэта, чем у кошки с собакой, / если собака немного глупа". Но это на скорую руку, конечно. Можно потом придумать что-то похлеще.
- Нашёлся редактор, нашёлся художник, - продолжает Тааффе, явно возвращаясь в задуманное им русло разговора, - Все нашлись, причём довольно легко. Но художник упорно утверждает, что это не его идея, хотя редактор сначала сказал, что его. Потом редактор передумал, и начал утверждать, что замысел принадлежит ему самому. Как вы думаете, ваше высочество, тут есть кто-то третий или следует ограничиться тем, что есть?
- Ситуация очевидная, вы это и без меня понимаете, - говорит Рудольф и чувствует, как маленькие коготки синицы, знающей, что он сейчас скажет, укоризненно сжимаются на его плече, - Редактор придумал карикатуру, сначала попытался обвинить художника, а потом всё-таки признался.
Тааффе растягивает лицо в улыбке. - Вы правы. Иногда я склонен искать потайное дно там, где его нет. - Кошка легко спрыгивает со стола, и он тоже встаёт, проходит пару шагов и останавливается, положив руку на спинку стула, на котором сидит Рудольф, в опасной близости к сидящей на плече синичке. Она тут же вспархивает, пугаясь, как кошки. - А задумка у карикатуры интересная. Вот только у стиха хромал ритм. Над этим ещё нужно поработать. - Он смотрит на Рудольфа, и тот не может устоять и бросает взгляд в ответ, неловкий такой, снизу-вверхный взгляд. На него смотрят два серо-голубых глаза с маленькими страшными зрачками. Сейчас поймает в свои железные когти, методично сломает крыло и будет играть, то позволяя попрыгать в жалких попытка сбежать, то пригвождая к земле тяжёлой лапой, пока не надоест. Покалеченный, лишённый полёта, он будет бесцельно биться в этих когтях, оставаясь в живых только для его развлечения. - Что ж, у редактора будет время отточить свои поэтические навыки. В тюрьме, куда он был посажен по абсолютно не имеющей отношения к карикатуре статье. Забавное совпадение. - Рудольф чувствует, как его сердце, как птицу в лапах, сжимает сосущее отвращение. - Ваше высочество, - низко кланяется Тааффе и уходит.
Рудольф по-глупому бьёт кулаком по подлокотнику. Тут даже не надо ломать крылья - они уже аккуратно подрезаны. Что ими хлопай, что ни хлопай - будешь прыгать по земле под зорким взглядом готовящейся к прыжку кошки.
Он смотрит на часы. Кажется, смысла ждать отца уже нет.
@темы: фик